сказочная повесть с рисунками Н. Гольц
В тот год двадцать пятого июня мне исполнилось тринадцать лет. Тетушка Эльза разбудила меня утром и сказала: — Ты уже не маленький, пора самому на хлеб зарабатывать. Страшно мне стало. Я чуть было не заплакал, но удержался. Тетушка Эльза ведь не злая, а только очень бедная. И ребята у нее мал мала меньше.
Поднялся я и последний раз посмотрел на названых сестричек и братьев. Тетушка Эльза нажарила на прощанье полную сковороду картошки и, пока я ел, собрала вещи в дорогу:
— Вот чистая рубашка, вот хлеб и сало. И вот тебе матушкино наследство: веревочка, которая не рвется, уголек, который не гаснет, ключик, ножик и медный грошик.
Довела она меня до лесной тропинки и сунула в руки узелок с вещами.
— Иди на все четыре стороны. Хоть и ростом ты не вышел и смекалкой бог обделил, авось найдешь свое счастье. Только смотри — никому не отдавай узелок!
Взглянул я на старый бревенчатый дом под соломенной крышей, где прожил десять лет с тех пор, как умерла матушка, и пошел лесной тропинкой.
Иду и думаю: не такой уж я бедняк. Есть у меня чистая рубашка, хлеб и сало. Есть веревочка, которая не рвется, уголек, который не гаснет, ключик, ножик и медный грошик.
Только зачем мне матушка оставила ключ? Ведь дома у меня нету.
Все гуще и темнее становился бор. Седые лишайники свисали со старых елей, колючие ветви переплелись — не проберешься.
Устал я, совсем сбился с дороги, когда услышал: кто-то идет по лесу, сучья трещат, и громко поет:
Турропуто…
Путо… Турро…
Турропуто все открыто,
Для него все в мире ясно:
Добрый — глупый! Злому — счастье!
Турропуто…
Путо… Турро…
Турропуто все подвластно:
Волки злые…
Вьюги злые…
Лживые огни лесные,
Что выводят на тропинку,
У которой нет начала,
А в конце —
Без дна трясина
И изба на курьих ножках!
Как же я обрадовался человеческому голосу. Даже не успел подумать, что за песенка — странная, страшная, — и изо всех сил закричал:
— Ay!.. Ay!!.
В ту же секунду из-за деревьев вышла старушка с клюкой, в белом платке. Нос красный, глаза круглые, как у совы. Но на это чего смотреть? Кто каким родился, таким тому и быть.
Старушка улыбнулась, приложила палец к губам и шепчет:
— Тс!.. Разве не слышишь, неподалеку бродит колдун Турропуто?! Счастье, что тебе встретилась такая удивительно, и поразительно, и ужасно добрая старушка. Уж я тебя выведу на тропинку, у которой нет начала, а в конце — без дна трясина и изба на курьих… Тьфу, заболталась, старая… Уж я тебя выведу из лесу к теплому домику, накормлю вкусным ужином, уложу на мягкую периночку. Давай узелок — устал ведь, я вижу — и скорее из лесу, а то стемнеет…
Я вспомнил прощальные слова тетушки Эльзы и хотел спрятать узелок за спину, но не успел. Старушка цап за узелок, но сразу отдернула руку, вскрикнула, заверещала, подскочила выше самой высокой сосны, закружилась так, что поднялся ветер, согнул деревья, а меня швырнул на землю, завыла «у-у-у» и исчезла.
Встал я с земли и думаю: «Неужели мой уголек так жжется?»
Притронулся к узелку, а он совсем холодный, только немного светится. И это очень кстати: уже наступила ночь — холодная, ветреная, ни звездочки на небе.
Спросил бы я нашу школьную учительницу или тетушку Эльзу про уголек — что за чудо такое? Они ведь много чего знают! Но некого теперь спрашивать.
Свет все разгорался. Показалось, что совсем рядом кто-то прошел, будто пахнуло теплом, и синие-синие глаза взгляну ли на меня и улыбнулись.
Чего не примерещится ночью в темном бору!
Почудилось, что тихий серебристый голос шепчет: «Матушкин уголек заветный светит только добрым людям. Злому человеку светят окна ведьминой избушки».
Я взглянул и увидел тропинку. Шел, шел по ней, пока не выбрался на опушку, в поле. Поел хлеба с салом, зарылся в стог соломы, подложил под голову узелок и заснул.
А утром вижу — близко, за полем, город.