Глава 8. ДРУЖБА
Кошка Мура была всегда. Нюра о ней заботилась: наливала молока утром, днём и вечером. Мурино блюдечко стояло в сенях.
Нюраша дружила с Мурой: хватала её поперёк живота и таскала по всему дому.
Кошка Мура тоже дружила: как увидит Нюрашу, так спрячется под кровать или в форточку выпрыгнет. Зато вечером Мура мягко впрыгивала к ней в постельку, ступала тяжёлыми лапами возле ног, а потом укладывалась и начинала петь: «Мурр-Нюрр, Мурр-Нюрр…» Она баюкала Нюрашу.
В этот раз Нюра встала, а в доме — никого. Вышла на крыльцо и — прыг, прыг, прыг со ступенек.
И как только её туфельки ступили на песок, откуда-то из-за дома выкатился рыжий лохматый шар.
Нюра одним махом впрыгнула на крыльцо.
Шар катился, чуть отталкиваясь от земли короткими толстыми лапами.
— Мама! — прошептала Нюра.
А уши у него болтались, как две тряпочки.
— Ой, какой! — ахнула Нюра.
А глаза у него блестели и смеялись. И вся лохматая мордочка смеялась.
— Эй! Эй! Эй! — закричала Нюра. Он был совсем не страшный.
Он был щенок.
Нюра завизжала от радости, спрыгнула на землю и схватила щенка. Щенок не стал вырываться, как Мура. Он задвигал лапами по Нюрашиному платью и положил мордочку ей на плечо. И задышал возле уха. От него так тепло пахло!
Нюраша понесла щенка в сени, к Муриному блюдцу. Мура своё молоко ещё не выпила.
Щенок пошёл, пошёл как-то боком, влез лапами в блюдце и разлил молоко. Потом понюхал мокрую лапу и облизал её красным язычком.
Нюра принесла ещё молока, и щенок стал быстро-быстро лакать. Он весь обрызгался!
Нюра снова подлила молока, а потом — ещё. Она вылила из кастрюльки всё Мурино молоко.
А Мура сидела на пороге и крутила хвостом: сердилась.
Тогда Нюра вынесла её на улицу, закрыла дверь.
А щенок всё пил, пил!
Бока у него раздулись, глаза стали сонными. Он заковылял по сеням, сделал лужицу, а потом лёг возле лавки и заснул.
Это был такой хороший день!
Щенок бегал по саду, а Нюра — за ним. Нюра сразу его догоняла!
Через забор заглянула тётя Саня, соседка.
— Это нашей Мохнушки щенок, — сказала она. Нюра так и задрожала:
— Тётя Санечка! Тётя Саня!..
— Чего ты? — удивилась соседка. — Я ведь не отбираю. Только у отца спроси и у мамы.
— Они согласны! — закричала Нюраша, схватила щенка и потащила к дому.
А мама уже пришла. Она только что подоила корову и теперь процеживала молоко сквозь марлю. Молоко было тёплое, оно пенилось.
Мама не оглянулась. Налила Нюре полную чашку, поставила на стол.
Возле мамы вертелась Мура.
— Уйди, — попросила мама. Но Мура не ушла.
— Мама! — позвала Нюраша и протянула щенка. Лапы его болтались в воздухе.
— Ух, какой шарик! — засмеялась мама.
— Мам, а можно? А?
— Можно, — ответила мама. — Отец давно хотел собаку. Нюра опять тихонечко завизжала от радости. Она стала пить молоко, а Шарика держала на коленях.
Но тут она увидела: кошка Мура залезла на лавку и тянется к ней, будто хочет что-то сказать.
— Уходи! — крикнула Нюра и посмотрела на маму. А мама внимательно — на неё.
Нюраша опустила щенка на пол. И покраснела.
Она догадалась, о чём хотела сказать Мура. И ты, наверное, тоже догадываешься.
Мура, хотела сказать: «если у тебя завелись новые друзья, нехорошо обижать старых. Мальчик Казис никогда так не делает!»
Глава 9. ЛЕНТА В КЛЕТОЧКУ
На подоконнике лежит коробка, а в коробке — Нюрашины ленты для косы. Косичка у Нюры маленькая, а ленты красивые: одна белая, другая голубая, третья красная, а четвёртая самая лучшая — в зелёную и коричневую клеточку.
Нюра вынула ту, которая в клеточку, и поглядела в окно. За окошком было темно, что-то шуршало, постукивало.
— Мам! — позвала Нюра.
Мама не слышала: она стирала на кухне. Папа возился с приёмником: вынимал и вставлял какие-то тёмные лампочки. Под столом спал Шарик. Нюра растолкала его. Щенок потянулся к ней сонной тёплой мордой, встал на мягкие после сна лапы и, шатаясь, пошёл.
Нюра схватила его в охапку, взяла с окна ленту и открыла дверь в сени.
Там было совсем темно.
Сквозь маленькое окошко просвечивало синее, тоже очень тёмное небо. Нюре захотелось шагнуть назад, захлопнуть поскорее дверь, но она не сделала так: она ступила через порог.
«Ко-ко-ко!» — затревожился на дворе петух. Он хотел сказать, что нельзя выходить так поздно.
— Ничего, — шепнула Нюра и скорее на крыльцо.
И совсем даже не страшно, потому что никакие волки в сенях не прячутся.
Шарик, как видно, заснул у Нюраши на руках. А теперь, на свежем воздухе, проснулся, забарахтался.
Нюра сказала:
— Мы с тобой, Шарик, только до калитки добежим. Оставим ленточку для Казиса, и всё. Пусть чайка Варвара отнесёт.
Нюра слезла с крыльца и пошла по дорожке. Она старалась не дышать.
И вдруг что-то как зашуршит под кустами! Нюра остановилась, прижала к себе тёплое тельце Шарика:
— Ничего, Шарик, ведь мы вместе.
А там всё шурх да шурх, всё ближе да ближе. И вот вылез на дорожку маленький зверь, меньше Шарика. Наскочил на Нюрину ногу, зафырчал, свернулся.
Нюра вздохнула и засмеялась: она уже видела такого зверя и сразу узнала — ёжик.
Она пошла дальше.
Вот дорожка чуть повернула, обогнула вишнёвое дерево. Значит, скоро калитка.
И вдруг Нюра увидала: там, около калитки, над изгородью блестят два огромных зелёных глаза.
Ну конечно! За забором — поле, за полем — лес, а в лесу кто живёт?.. Вот он и прибежал, встал на задние лапы, раскрыл пасть!..
Нюра хотела закричать, но крик не получился.
А зелёные глаза уставились прямо на неё.
Нюра выронила щенка. Шарик плюхнулся, но не завизжал, а побежал прямо туда, к этому зверю.
И тогда Нюра кинулась за ним:
— Шарик! Назад! Шарик, Шарик!
Он такой маленький, глупый, тёплый, а зверь такой злой, с огромной пастью!..
— Шарик, Шарик, назад!
Но тут вдруг зелёные глаза потухли, что-то мягко ударилось о землю возле забора, и тотчас же об Нюрину ногу потёрлась нежная шёрстка. Мура! Конечно же это Мура!
— Мура! Ты на заборе сидела? — спросила её Нюраша.
Нюрины глаза уже привыкли к темноте, и теперь была ясно видна загородка, и все деревья и кусты, и Шарик, как он катился по траве.
Нюра быстро привязала ленту к сучку вишни, схватила одной рукой Шарика, другой — Муру и побежала к дому. Папа увидел Нюрашу, отложил лампочки и винтики.
— Откуда это ты так поздно, дочка?
— Я ленту для Казиса на вишню повесила, чтобы чайка Варвара отнесла.
— Отнесёт! — улыбнулся отец. — Будет доставлено. А я-то думал: где ты бродишь?
— Это Мура бродит, — ответила Нюраша и перевела дух. — Там ведь и волки могут быть. Хорошо, мы с Шариком подоспели!
— Молодцы! — сказал отец удивлённо.
А чего удивляться? Это ведь всем известно: если хочешь стать храбрым, надо не бояться. Вот как мальчик Казис.
Глава 10. БУДЕМ ЗНАКОМЫ
Садись поближе,
Нагнись пониже,
Погляди получше.
А теперь отгадай: как зовут этого мальчика?
Верно, Казис.
А почему у него нет косы?
Да ведь её никогда и не было. Разве мальчики носят косы?
Это он сам живёт на косе. А коса — это длинная, узкая полоса берега, которая вдаётся в море.
Тут, на косе, умещается дом Казиса, огород, ещё несколько домов с огородами. А на берегу много лодок. Это лодки рыболовецкого колхоза.
Казис проснулся от шагов, открыл глаза и увидел: отец собирается на лов.
— А я?
— Давай, — ответил отец. — Только быстро.
Казис быстро оделся, а ботинки надевать не стал: знал, что будет тепло. Потому что небо было ровное, сероватое, без облачка. Над морем прозрачно серебрился воздух, и казалось, что ветер вот-вот сдует эту воздушную пенку. А солнца не было. Оно ещё не вставало.
В окно было видно: возле лодок возились с сетями рыбаки в резиновых сапогах и широких резиновых шапках.
— Собери еду, — сказал отец.
Казис отрезал большой кусок белого сала, два ломтя хлеба, отсыпал соли в тряпочку, положил две луковицы, несколько яиц, сваренных ещё с вечера. Всё это сложил в целлофановый пакет и выбежал вслед за отцом.
— Лабас дьёна, — сказал отец рыбакам.
Ты, наверное, догадываешься, что по-литовски это значит «добрый день».
— Лабас, — ответили ему.
Отец отвязал большую широкодонную лодку, а Казис вскочил на ходу.
Лодка закачалась на волнах рядом с другими лодками. Все они были толстыми тросами привязаны к катеру. Катер шёл далеко впереди, и за ним тянулись усы из пены.
— «Ой, лари-лари-ла!» — запел Казис. Ему было весело.
— «Ой, лари-лари-ла!» — подтянули рыбаки. Они плыли и тихонечко, себе под нос, напевали.
Казис хотел быть таким, как эти люди — загорелые, сильные, молчаливые. И очень смелые. И очень верные друзья. Казне сидел на корме рядом с отцом и ждал, когда доплывут до того места, где поставлены сети.
Больше всего Казис любит, когда выбирают сеть: тянут её — и он тоже тянет! И сеть поднимается над водой, а там плещется, скачет, сверкает разноцветная рыба, а вода тяжёлыми потоками стекает обратно в море.
И вот уже рыбины на дне лодки, теперь можно разглядеть их. Казис рад, что такой хороший улов, и ему жалко рыб — как они разевают рты и раскрывают живые красные жабры, точно просят: «Воды! Воды!»
Он присмотрел одну рыбёшку, совсем маленькую, невзрачную, серенькую. Схватил её и выкинул за борт. Руки после рыбы стали скользкими и пахли морем, водорослями, рыбным духом.
Казис глянул за борт. Мимо лодки прошла та рыбёшка и золотисто сверкнула на него глазом. «Узнала, — подумал Казне. — Потом, наверное, приплывёт к берегу, приручится, как чайка Барбара. И я покажу её Нюре».
И ещё подумал: «Как это Нюра там живёт совсем без моря? Вот бы посмотреть, как это бывает, когда кругом только жёлтое поле да жёлтое поле…»
Но тут начало подниматься солнце. Сперва его не было видно, только море стало розовым. Потом на волнах закачался его ярко-малиновый бок. А потом — скоро! — и весь красный шар без лучей выкатился на голубую поверхность. Качался, качался, плавился, горячел…
Стало тепло. Потом жарко. А сети ещё были выбраны не все. Теперь уже Казису хотелось поскорее домой. Только он не говорил про это никому. И никто его не спрашивал: «Устал?»
Все работали. Все устали.
Возле берега было много чаек. Одни качались на волнах, другие ходили по песку, летали… Они были все разные — у каждой свой поворот головы, своя осанка, свой цвет. Лапы тоже у всех разные: чёрные, розовые, красные, серые.
Когда Казис с отцом шли к дому, одна чайка отделилась от остальных и полетела за ними.
— Барбара! — крикнул ей Казис и помахал рукой.
Она пролетела над двором, прошумела крыльями и вернулась к морю. Казис подошёл к крыльцу и около нижней ступеньки, в песке, увидал жёлтое стёклышко. Он отчистил стекло, потом подышал на него и потёр об рукав. И только тогда поглядел сквозь него на море. Море стало жёлто-зелёным, а пена тускло блестела, и было похоже, что это рожь гнётся под ветром, течёт, колышется, идёт ровными волнами.
«Вот оно как?! — подумал Казис. — Ничего. Красиво».
Он спрятал стёклышко, взял свой лук, стоявший возле крыльца.
И вдруг увидел: сбоку, возле самой тетивы, была привязана очень красивая лента в зелёную и коричневую клеточку. Казис удивился и поскорее вошёл в дом, чтобы спросить, не знает ли кто, откуда лента.
Отец уже сидел за столом. А рядом с ним — его приятель, Нюрашин отец. Казис обрадовался:
— Здравствуйте, дядя Митя, лабас дьёна!
— Здравствуй, герой. Привет тебе от Нюры.
Он весело кивнул Казису, и Казис решил, что лучше, пожалуй, не спрашивать про ленту.
Мама налила большую тарелку ухи:
— Ешь, рыбак.
Казис пододвинул тяжёлый стул, уселся поудобней, поглядел на маму, на Нюриного отца и улыбнулся:
— Ачу.
Ты, наверное, догадываешься, что по-литовски это значит «спасибо».
