На свете множество чудес, внимания достойных,
Но Фунафути — образец чудес благопристойных.
Не сыщешь острова в морях от Горна до Босфора
С такой тактичной фауной, с такой любезной флорой.
Там обезьянки не шалят, галдя на всю опушку,
А только нюхают плоды и потчуют друг дружку.
Там пальмы, встав на берегу, всем кланяются дружно,
Какой бы ветер ни подул — восточный или южный.
Но вот в один прекрасный день к тем благодатным пляжам
Приплыл разбойничий корабль с ужасным экипажем:
Джим Кашалотто, Джеки Черт, Сэм Гроб и Билл Корова,
Кок Вырвиглаз и старый Хью — один страшней другого.
И первым сушу ощутил их шкипер Джеки
Черт: Сэм Гроб, ворочая веслом, смахнул его за борт.
Пиратов ужас охватил, повеяло расправой,
Но шкипер вдруг заговорил с улыбкою слащавой:
— Прошу прощенья, мистер Гроб, вина была моя.
Забудем этот инцидент! Скорей сюда, друзья!
Позвольте вашу руку, Джим. Я помогу вам, кок.
Ах, осторожней, мистер Хью, не замочите ног!
Пираты слушали дрожа. Голодный львиный рев
Не показался б им страшней галантных этих слов.
Но только на берег сошли — их тоже охватило
Желание себя вести необычайно мило.
— Здесь у меня,— промолвил Джим, — сухое платье есть.
Прошу, воспользуйтесь им, сэр, окажете мне честь.
— Вы правы,— шкипер отвечал.— Чтоб исключить ангину,
Воспользуюсь. Пардон, друзья, я вас на миг покину.
Был сервирован на песке изысканный обед,
И не нарушен был ни в чем сложнейший этикет.
Приличный светский разговор журчал непринужденно,
Никто не лез ни носом в суп, ни пальцем в макароны.
Приятный вечер завершен был тихой песней Сэма,
И слушал песню капитан, роняя слезы немо.
— Вот так певала перед сном мне матушка когда-то…
Ах, милый Сэм, скажи, зачем веду я жизнь пирата?
Друзья свели его в постель и сами зарыдали,
И нежно сняли сапоги, и валерьянки дали,
И челюсть новую его переложили в кружку,
И грелку сунули к ногам, и саблю под подушку.
Потом, молитву сотворив, разделись аккуратно,
Без грубых шуток и божбы, пристойно-деликатно,
И мирно отошли ко сну, умыв лицо и шею,
И в грезах видели всю ночь порхающую фею.
Они отплыли на заре. Но только за кормою
Сокрылась чудная земля, пошло совсем иное:
Все утро хмурились они и пили ром без меры
И растеряли навсегда приличные манеры.
А на волшебном берегу, на дальнем Фунафути
Все так же ветер шелестел о мире и уюте.
Черепашонок спал в песке, и устрицы вздыхали,
И солнце озирало мир без гнева и печали.