перевод А. В. Ганзен,
рисунки Г. А. В. Траугот
Жил-был купец, да такой богатый, что мог бы вымостить серебряными деньгами целую улицу и ещё переулок в придачу. Однако он этого не делал, — иначе расходовал свои деньги,— и уж если тратил скиллинг (мелкая медная монета), то наживал целый далер (крупная серебряная монета).
Вот какой это был купец! И вдруг он умер.
Все скопленные им деньги достались его сыну, а тот зажил весело: каждую ночь он ездил на маскарад, запускал змеев, склеенных из кредитных бумажек, пускал круги по воде не камешками, а золотыми монетами.
Немудрено, что денежки быстро проскочили у него между пальцами; и, наконец, из всего полученного им наследства осталось только четыре скиллинга, а из платья — старый халат да туфли-шлёпанцы. Теперь друзья и знать его не хотели, стеснялись даже показываться с ним на улице.
Только один из них, человек добрый, прислал ему старый сундук и сказал: «Складывай сюда свои пожитки!»
Это бы хорошо, да вот пожиток-то у него больше не осталось, так что он уселся в сундук сам.
А сундук был не простой: стоило только нажать на его замок, и сундук взвивался в воздух. Купеческий сын так и сделал: нажал, и — фьють! — сундук вылетел с ним в трубу и понёсся высоко-высоко над облаками, только дно потрескивало! Купеческий сын поэтому очень побаивался, как бы сундук не разлетелся на куски, — ну и прыжок пришлось бы ему тогда сделать! Боже упаси от такого прыжка!
И вот купеческий сын прилетел в Турцию, зарыл свой сундук в лесу, в куче сухих листьев, а сам отправился в город, — в Турции стесняться было не нужно, там ведь все ходят в халатах и туфлях. Вскоре он встретил на улице кормилицу с ребёнком и сказал ей:
— Послушай-ка, турецкая мамка! Скажи, кто живёт в большом дворце, что стоит на краю города? В том, у которого окна так высоко от земли?
— Там живёт принцесса, — ответила кормилица. — Ей предсказано, что она будет очень несчастной по милости своего жениха. Вот никто и не смеет бывать у неё иначе, как в присутствии самого короля и королевы.
— Спасибо! — сказал купеческий сын, потом вернулся в лес, сел в свой сундук, полетел, опустился прямо на крышу дворца и влез к принцессе в окно.
Принцесса спала на диване, и была она такая красивая, что купеческий сын не утерпел и поцеловал её. Она проснулась и, увидев незнакомца, очень испугалась. Но купеческий сын сказал, что он турецкий бог и прилетел к ней по воздуху; и ей это очень понравилось.
Они уселись рядышком, и он принялся рассказывать ей сказки. Рассказывал про её глаза: это-де два дивных тёмных озера, а в них плавают русалочки-мысли; рассказывал про её белый лоб: это-де снежная гора, а в ней таятся прекрасные залы и картины; рассказывал, наконец, про аиста, что приносит людям маленьких деток.
Да, чудесные были сказки! А потом он сделал ей предложение, и принцесса сразу согласилась выйти за него замуж.
— Приходите сюда в субботу! — сказала она ему. — Ко мне придут на чашку чая король с королевой. Они будут очень польщены тем, что я выхожу замуж за турецкого бога, а вы уж постарайтесь рассказать им сказку получше. Мои родители очень любят сказки. Матери нравятся рассказы серьёзные и поучительные, а отцу — весёлые, чтобы можно было посмеяться.
— Я не принесу никакого свадебного подарка, кроме сказки, — сказал купеческий сын. Принцесса же подарила ему на прощанье саблю, всю выложенную золотыми монетами, а их-то ему как раз и недоставало. На том они и расстались.
Купеческий сын улетел, купил себе новый халат, а затем уселся в лесу сочинять сказку, — она была нужна ему к субботе; а сочинять сказки это не так просто, как кажется.
Но вот сказка была готова, и настала суббота. Король с королевой и весь двор собрались у принцессы. Приготовили чай и купеческого сына приняли как нельзя лучше.
— Ну-ка, расскажите нам сказку! — попросила его королева. — Только что-нибудь серьёзное и поучительное.
— Но чтоб и посмеяться можно было, — добавил король.
— Хорошо, — отозвался купеческий сын. — Так слушайте внимательно. И начал рассказывать:
Мы отлично понимали, что принадлежим к богатой семье: лиственные деревья были одеты только летом, а у нас хватало средств и зимою носить, зелёную одежду. Но вот раз явились дровосеки и произвели великий переворот. Семья наша разбрелась по всему свету. 
Но она слишком уж резко отзывается о правительстве и народе! На днях старый горшок слушал-слушал её, да так испугался, что от страха слетел с полки и разбился на куски! Вот до чего может довести праздная болтовня!
— Хватит, больно ты сам разболтался!— крикнуло вдруг огниво, и сталь его так сильно ударила по кремню, что посыпались искры. — Не лучше ли нам устроить вечеринку?
— Нет, побеседуем о том, кто из нас всех родовитее! — сказали спички.
— Чудесное начало! — перебили её тарелки. — Вот это будет история как раз по нашему вкусу.
— …в одной мирной семье провела я свою молодость, — продолжала глиняная миска. — Мебель там полировали, пол мыли, а занавески на окнах меняли каждые две недели.
— Как вы интересно рассказываете! — воскликнула метёлка. — Так может рассказывать только женщина, — от ваших слов веет какой-то особой чистоплотностью.
— Да, да! — проговорило ведро и от удовольствия даже подпрыгнуло, выплеснув воду на пол.
Глиняная миска продолжала свой рассказ, и конец его был не хуже начала.
Тарелки гремели в восторге, а метёлка достала из ящика с песком пучок зелёной петрушки и увенчала ею миску, она знала, что все остальные разозлятся, но подумала: «Если сегодня я увенчаю её, завтра она увенчает меня!»
— А теперь попляшем! — сказали угольные щипцы и пустились в пляс.
И, боже мой, как высоко они вскидывали то одну ногу, то другую! Старая обивка на стуле, что стоял в углу, не выдержала этого зрелища и лопнула!
— А нас увенчают? — спросили щипцы. И их тоже увенчали.
«Сплошная чернь!» — думали спички.
Настала очередь самовара, — он должен был что-нибудь спеть. Но самовар отговорился тем, что уже остыл, — а петь он может лишь тогда, когда кипит. На самом деле он просто важничал и не хотел петь иначе, как стоя на столе у хозяев.
На окне лежало старое гусиное перо, которым обыкновенно писала служанка; в нём не было ничего замечательного, разве что его слишком глубоко макали в чернильницу, — но именно этим оно и гордилось. — Самовар не хочет петь? И не надо! — сказало оно. — За окном в клетке висит соловей — пусть он и споёт! Правда, он не учёный, но стоит ли об этом говорить?
— По-моему, это в высшей степени неприлично слушать какую-то залётную птицу! — проговорил большой медный чайник, кухонный певец и сводный брат самовара. — Разве это патриотично? Пусть рассудит корзинка для провизии!
— Я просто сама не своя! — воскликнула корзинка. — Вы не поверите, до чего я выхожу из себя! Да разве так следует проводить вечера? Не лучше ли было бы навести порядок в доме? Каждый бы тогда знал своё место, а я руководила бы всеми. Тогда дело пошло бы совсем иначе.
— Давайте шуметь! — закричали все.
Вдруг дверь отворилась, вошла служанка, и все присмирели, никто ни гу-гу; но втайне каждый был уверен, что он знатнее прочих и чего только бы не сделал, если бы было можно! «Вот кабы за дело взялся я, вечеринка у нас удалась бы на славу!» — думал про себя каждый.
Служанка взяла спички и разожгла огонь. Боже ты мой, как они фыркнули, загораясь!
«Вот теперь все видят, что мы здесь самые важные персоны! — подумали спички. — Какой от нас блеск, сколько света!»
Но не успели они это подумать, как догорели.
— Чудесная сказка! — воскликнула королева. — Я точно сама побывала на кухне вместе со спичками. Да, ты достоин руки нашей дочери.
— Безусловно! — подтвердил король. — Свадьба будет в понедельник.
Теперь король и королева говорили молодому человеку «ты», так как он должен был войти в их семью.
Итак, день свадьбы был объявлен. Вечером в городе устроили иллюминацию, народу бросали пышки и крендели, а уличные мальчишки поднимались на цыпочки, чтобы их поймать, кричали «ура!» и свистели, засунув пальцы в рот. Великолепие было несказанное!
«Надо же и мне устроить что-нибудь!» — подумал купеческий сын. И вот он накупил ракет, хлопушек и прочего, положил всё это в свой сундук и взлетел ввысь.
Пиф, паф! Пш-шшш! Ну и трескотня пошла! Ну и шипенье!
Турки подпрыгивали так, что туфли их перелетали через головы. Никогда ещё не видывали они такого фейерверка. Теперь-то все поверили, что на принцессе женится сам турецкий бог.
А купеческий сын, вернувшись со своим сундуком в лес, стал думать: «Надо пойти в город послушать, что обо мне говорят».
Да и немудрено, что ему захотелось узнать это: каких только рассказов не ходило по городу! К кому он ни обращался, каждый рассказывал о виденном по-своему, но все в один голос говорили, что зрелище было дивное.
— Я видел самого турецкого бога! — говорил один. — Глаза у него блестят, как звёзды, а борода — словно пена морская!
— Он был в огненном плаще, — рассказывал другой, — а из складок этого плаща выглядывали прелестнейшие маленькие ангелы.
Да, о многих чудесах понаговорили купеческому сыну.
На другой день должна была состояться его свадьба.
И вот он пошёл назад в лес, чтобы опять сесть в свой сундук. Посмотрел, а сундука нет как нет! Куда же он девался? Сгорел! В него попала искра от фейерверка, — вот сундук тлел-тлел, да и вспыхнул, и осталась от него только зола.
Так и не удалось купеческому сыну опять прилететь к своей невесте.
Она весь день стояла на крыше, всё жениха дожидалась. Ждёт и до сих пор. А он ходит по белу свету и рассказывает сказки, только уже не такие весёлые, какой была его первая сказка о серных спичках.
