«Культура», № 38, 2–8 октября 2003 года
Сегодня мало кто помнит, что впервые кукольный Театр детской книги появился в Москве еще в 30-е годы прошлого столетия. Он был создан по инициативе Горького при издательстве ОГИЗ в целях ликвидации неграмотности среди детей и их родителей. Причем был совершенно бесплатным. К несчастью, во время Великой отечественной войны почти все артисты погибли, и театр прекратил свое существование. В 1988 году Владимир Штейн и Марина Грибанова решили вернуть Театр детской книги в столичный культурный контекст. Новый театр, получивший название «Волшебная лампа», создавался практически с нуля в помещении на Сретенском бульваре, предоставленным Госкомиздатом СССР и поначалу был частным предприятием. Потом обрел государственную поддержку. Марина Грибанова считает, что это какое-то магическое место, потому что и тот, первый Театр детской книги помещался в районе Сретенки, и они со Штейном родились и жили здесь же. Сегодня театров кукол в Москве немало, но «Волшебной лампе» удалось найти свою нишу и обрести постоянных зрителей, малышей и их родителей. Кроме того, Марина Борисовна, сменившая на посту художественного руководителя театра своего мужа Владимира Штейна, несколько лет назад ушедшего из жизни, прекрасно осведомлена обо всех проблемах театра для детей.
– Марина Борисовна, когда малыша стоит впервые вести в театр?
– Сергей Образцов считал, что ребенку до четырех лет в театре кукол делать нечего.
– Вы с ним согласны?
– С ним не согласны родители. К нам они начинают приводить детей где-то с двух с половиной лет. И вообще, у меня сложилось впечатление, что наш театр очень хорош именно для малышей. После спектаклей «Волшебной лампы» они готовы смотреть и более «взрослые» вещи. Кстати, бывают случаи, когда приходят с грудными. Среди современных мамаш бытует мнение, что в первый раз ребенка надо «приносить» на спектакль еще до рождения.
– Дошкольники способны стать хорошими зрителями?
– Во всяком случае, очень редко бывает, чтобы дети не выдерживали спектакль. У нас есть постановка «Свет мой, зеркальце, скажи…», которую мы делали для пятиклассников. Но они почему-то не приходят. Наверное, их больше интересует дискотека. А вот дошколята очень хорошо смотрят, хотя мы в этот спектакль включили переписку Пушкина с Натали Гончаровой. Вроде бы это не для малышей. Но, вероятно, они видят что-то свое, а взрослые – свое, как и во всех наших работах. Скажем, на спектакле «Винни Пух и все, все, все…» дети наблюдают за любимыми героями, а некоторые родители в конце просто плачут, потому что это спектакль об утраченном детстве. И очень любопытно наблюдать, как мужественный и широкоплечий папа, которого не заподозришь в чрезмерной чувствительности, сидит, прикрыв глаза ладонью, чтобы никто не видел, что у него слезы текут.
– Вы адаптируете детскую литературу для восприятия малышей?
– Конечно, нет. Мы только делаем сценическую версию. Можем что-то добавить, как добавили переписку Пушкина в «Сказку о мертвой царевне». А в «Капитанской дочке» у нас звучат письма Екатерины Второй и Вольтера. И ведь находятся сумасшедшие учителя, которые приводят школьников. Дети потом писали сочинения, которые в сущности были рецензиями на спектакль: сравнительный анализ постановки и самого произведения. И уж, естественно, они были вынуждены прочесть повесть Пушкина.
– Вы принципиально обращаетесь к детским книгам, а не к пьесам, написанным специально для театров кукол?
– Мы игнорируем оригинальные пьесы по той причине, что я уже давно не встречала хороших. Всегда лучше заказать пьесу-инсценировку автору, чтобы в его сотрудничестве с режиссером было сделано то, что нужно театру. Правда, есть проблемы с самими авторами. Я знаю таких, которые пишут по пять пьес в день, потом распечатывают их на папиросной бумаге и рассылают по почте во все театры нашей родины. Авось, кто и поставит. И действительно, такие маленькие пьески на двух-трех артистов, настоящие находки ля театров, которые вынуждены выпускать четыре-пять премьер в год. Но мы ставим один спектакль в сезон и считаем, что имеем право делать это с полным удовольствием.
– Помимо спектаклей, ведет ли ваш театр какую-либо педагогическую деятельность?
– Я бы ее назвала скорее просветительской. У нас перед каждым спектаклем проходит встреча с детским писателем. Бывают литературные праздники, например, Неделя детской книги. Есть очень интересная программа под названием «Пушкинский театральный урок». На спектакль «Свет мой, зеркальце, скажи…»мы приглашаем пушкинистов, которые детям и родителям рассказывают о поэте и его времени, приносят старинные рукописи, какие-то перчаточки, веера, бальные туфельки. Звучит музыка того времени. Проводится выставка пушкинских рисунков. Сейчас мы решили эту программу расширить. Будем проводить «Театральные уроки литературы», где к спектаклю приложится рассказ о писателе, произведении, жанре, в зависимости от возраста детей. Предназначена эта программа пока для детей-инвалидов. К сожалению, здоровых детей учителя не слишком любят водить в театр. Могу это с горечью констатировать.
– Может, это и к лучшему? Многие театры, наоборот, борются с «культпоходами».
– С одной стороны, очень хорошо, когда учитель настолько сумасшедший, что приводит свой класс в театр. С другой, это каждый раз похоже на нашествие татаро-монгольской орды. И я всегда с трепетом ожидаю, сколько жвачки мне придется отковырять со всех мест, сколько дверей в туалете поставить на место, потому что на них катались. Дети носятся по театру так, как в школе на переменке. Вести они себя уже совершенно не умеют. Никто их к посещению театра не готовит, никто за ними не присматривает и замечаний не делает. Учителя считают, что привести детей – уже тяжкий труд, поэтому они могут спокойно отдохнуть в буфете.
– Насколько сегодня оптимистично или пессимистично состояние российского театра кукол? В чем его главная проблема?
– Первое, что просится на язык: все беды оттого, что денег мало. Но это неправда на самом деле. Куклу можно сделать, из чего угодно. Пройти мимо любой помойки и найти то, что тебе нужно. И я этим занималась много лет: искала материалы на помойке, у знакомых, у себя в мастерской – то, что оставалось от других спектаклей. Дело не в этом. Дело в том, что у нас сейчас нет хорошей школы театра кукол.
– У Образцова школа была?
– Я совершенно точно знаю: у Образцова школы не было. Тут и спорить нечего. Один раз он руководил Высшими режиссерскими курсами при ГИТИСе, в течение двух лет. Но это были скорее курсы повышения квалификации для актеров, которым пришлось заниматься режиссурой. В итоге ему удалось обучить 13-14 человек, из которых далеко не все задержались в этой профессии. И один совместный выпуск режиссеров и художников театра кукол был у Образцова в ГИТИСе, максимум 20 человек. На этом все закончилось.
– Помимо Образцова, были другие учителя?
– В ЛГИТМИКе пользовалась хорошей репутацией кафедра, которой руководил Михаил Королев. Он умер, кафедра осталась, но что будет дальше, я себе плохо представляю. В Москву приезжали студенты с этой кафедры. Хорошие ребята, но я поняла: они считают, что до них не было ничего. Голая пустыня была, и теперь на ее месте они создают театр кукол. То есть, попросту говоря, изобретают велосипед. Хотя все велосипеды давным-давно изобретены, и что-то новое придумать крайне трудно.
Мы в Москве страдаем оттого, что нет актерской школы. Ни один из театральных вузов столицы не готовит артистов-кукольников. Поэтому постоянно приглашаются выпускники из других городов. Но эти молодые ребята приезжают, чтобы завоевать столицу. И практически все они считают, что театр кукол – это стартовая площадка, а дальше надо либо попасть в какую-нибудь антрепризу, либо работать в ресторанах или богатых клубах, пойти на телевидение, где хорошо платят, или сниматься в кино.
– Профессия актера-кукольника становится непрестижной?
– К сожалению, да. Хотя я считаю, что артисту она дает совершенно немыслимые возможности. Но сейчас все очень прагматичны, рассудочны.
– Артисту этого театрального жанра тоже можно посочувствовать: герой – не он, а кукла, его же никто не видит, да и вниманием критики театры кукол не избалованы.
– Театр кукол – это такой же театр, как и любой другой. Только лучше и интереснее, потому что это театр парадокса. Здесь не выскочишь на красивых глазках и хорошей фигурке. Если артист хорошо работает, его действительно не замечает публика. А иногда он начинает такое вытворять со своим лицом, что просто «забивает» куклу начисто. Наталья Смирнова, лучший, на мой взгляд, критик нашего жанра, называла актерский принцип «системой моновидения»: мир, увиденный глазами героя спектакля. Это трудно. Но любому артисту трудно. И не артисту тоже. Что же делать?
– «Волшебная лампа» – частый гость международных фестивалей. Чем, на ваш взгляд, отличается отечественный театр кукол от зарубежного?
– Совсем недавно мы побывали на фестивале в итальянском городе Перуджа. И я видела там несколько, преимущественно итальянских, спектаклей. Это либо назидание, либо чистое развлечение. Причем зритель там очень воспитанный и хорошо смотрит, например, спектакль о том, что надо мыть руки, иначе зловредные вирусы нападут на ребенка, и он будет болеть. Мало того, что весь этот ужас с танцующими вирусами показывается на сцене, так еще в финале артист выносит к детям какого-то главного вируса, который чихает, сморкается, ладошкой дотрагивается до ребят. Они, впрочем, радостно хохочут.
Некоторые спектакли решены в абстрактных формах. Например, экран, на котором сходятся и расходятся цветные круги и треугольники. Это длится два часа под специально написанную музыку. Все очень здорово сделано, но, на самом деле, к театру кукол имеет небольшое отношение, потому что кукол как таковых нет.
Кстати, театр Восточной Европы куда интереснее, чем Западной. И это, между прочим, благодаря Образцову, который в свое время надавил на соцлагерь своим авторитетом: везде были выстроены театры, и финансирование существовало, и школы специальные появились.
– А что беспокоит европейских кукольников?
– В прошлом году в Венгрии был очень представительный фестиваль, на котором поднимались и теоретические проблемы. Причем основная проблема была не творческая. Там все творят, как могут. Неодобрение вызывала агрессия, которая порой исходила со сцены и могла пробудить в детях соответствующие реакции. Там к этому очень трепетно относятся.
– Вы считаете, что российский театр кукол все-таки остается лучшим в мире?
– Видимо, так. В силу того, что он более осмысленный и изобретательный. Может быть потому, что театру кукол позволялось больше, чем драме.
– К театру для детей многие взрослые творцы относятся с прохладцей. Вы же всю жизнь всерьез. Почему?
– Я думаю, все у нас наладится, если найдется нужное количество сумасшедших, которые всерьез будут заниматься искусством для детей. Все-таки это отдельная сфера. Для взрослых театров детские спектакли – каторга, божье наказание. Ну разве можно с таким настроением что-то делать для детей? Радостно надо, с любовью. Я однажды уволила гардеробщицу за то, что она не улыбалась детям. Она раздевала их с мрачным лицом. Конечно, это не служебное преступление, но я ее уволила. И пока не нашла новую, полгода стояла в гардеробе сама и получала от этого огромное удовольствие. Знаете, дети приходят, как капустки. Начинаешь снимать комбинезончики, капюшончики, сапожки, а внутри оказывается маленькая леди – в роскошном платьице, в белых колготочках, в красивых туфельках, вся в каких-то заколочках, бантиках. Ну готовился же ребенок! И разве можно после этого обмануть его ожидания? Нет, подайте ему зрелище, чтобы он ушел довольным и счастливым!