«Семья», № 51, 2003
И как это делается
Посещение театра — событие праздничное даже для нас, взрослых. А для ребенка, очень маленького, театр — что такое? Это — событие, цену которого нам понять трудно. Хотя театральный корифей Сергей Образцов считал, что ребенку до четырех лет в театре делать нечего, но в «волшебной лампе» я увидел трехлетних детишек. Потому что здесь умеют «делать театр» именно для самых маленьких.
Если театр вообще, по словам Станиславского, начинается с вешалки, то этот для меня начался с подушек. В пустом еще зрительном зале они, большие, толстые, упругие, были разбросаны по резным деревянным скамьям. Они ждали. «К нам приходят малыши, им нужно и повыше сесть, — пояснила сопровождавшая меня женщина, — и детским попкам так лучше». А когда мы поднялись на сцену, за боковыми ширмами на спинках стульев я увидел висящие куклы. «Забыли убрать?» — наивно поинтересовался я. «Нет, это еще со вчерашнего вечера все приготовлено к сегодняшнему спектаклю — все находится там, где понадобится в начале действия». Детей здесь ждут — каждый день.
Официальное название: «Театр детской книги «Волшебная лампа». Он такой один, и он — как раз для самых маленьких театралов.
Еще в 30-е годы пролетарский писатель Максим Горький придумал Театр детской книги — для ликвидации неграмотности детей и их родителей. Во время войны «книжный театр» тихо скончался, но в 1988 году Владимир Штейн и Марина Грибанова возродили идею. Не для ликвидации неграмотности, а по иным соображениям: через театр — к книге.
Кто помнит то время, это был период великих иллюзий и ужасающего экономического обвала. Театр «Волшебная лампа» надо бы отнести к разряду иллюзий: частная — театр для детей на самоокупаемости — затея двух энтузиастов, казалось бы, неминуемо должна была провалиться, как великое множество тогдашних «экономических инициатив». Но целых девять лет театр «Волшебная лампа» оставался частным, и не только «выжил», но стал настоящим культурным явлением. Хотя дипломы международных фестивалей, благодарственные листы и прочие знаки признания не вывешены в фойе, на парадной стене, а скромно разместились в одном из рабочих кабинетов. Потому что театр для детей, а им неинтересны «регалии». Им нужна сказка.
Но и взрослые не просто ведут детей в театр, а идут вместе с малышами в гости к сказке. Наверное, в этом и заключен главный секрет успешности «Волшебной лампы», ибо тяга к волшебному не умирает в человеке.
В тот день давали спектакль «Котенок по имени Гав» по Г. Остеру. Как мне сказали, для детей 3–5 лет. Но узнав, что я еду в театр, моя шестилетняя дочка увязалась со мной. По дороге она спросила: «А можно мне с тобой — туда, за кулисы?» Я самонадеянно обещал. Вообще-то от театральной среды человек я далекий, артисты всегда представлялись мне людьми загадочными. И потому мне, как и дочке, тоже очень хотелось встретиться с теми, кто создает волшебное действо на сцене. Встретились. Герои спектакля — сам котенок со странным, не кошачьим именем, щенок, забывший свое имя, потому что никогда его не имел, и взрослые кот и пес, враждующие, как им и положено. А в жизни они соответственно Ирина Молева, Любовь Румянцева, Андрей Сокол и Тимофей Ленских. Красивые молодые люди.
Первый вопрос я «бросил в толпу»: драматический актер — это лицо в ярком свете рампы, овации, восхищение зрителей, а вы всегда за ширмой, так из чего родилось решение стать именно артистами-кукольниками?
— Из чего? — Андрей Сокол ответил без раздумий, как бы давно определив для себя ответ: — Любовь к детям и куклам.
Его коллеги молча, но как-то очень дружно согласились.
— Это так все думают, что кукольный театр — только ширма и артист с «петрушкой» на руке, — Ирина Молева взмахнула рукой с натянутой перчаткой. — На самом деле есть куклы тростевые, когда кукла над головой, марионетки — на веревочках, теневые. У нас этого нет, наши куклы — планшетные, они ходят по сцене, а мы ими двигаем. И всегда рядом с ними. Нас видно.
Ирину перебивает Андрей:
— Это у нас обязательно, потому что артист своей игрой доносит до зрителя чувства и мысли героя. Мы с куклами — одно целое, как бы дополняем друг друга. А в результате получается общее действие.
— Так чему вас учат в институте?
— Всему, — вступает в разговор Румянцева. — И актерское искусство, и пластика, и вокал, и сценический бой, и фехтование. В общем, у нас, как у драматических артистов. Но у них при поступлении сдают три экзамена, а мы — пять. Ведь нам приходится работать не обязательно с куклами, с самыми разными предметами. Не всякому артисту такое доступно.
Тимофей Ленских — из Новосибирска, а трое остальных — из Ярославского театрального института. Я подумал, что это они так — кучно? Оказывается, таких, как мои собеседники, универсалов готовят по всей России в считанных местах. Главным образом, в Ярославле. Что же касается общности артиста и куклы, ее я увидел во время спектакля.
Вообще-то пересказывать действие — глупое занятие. Милые зверята в руках артистов скакали по сцене, ели сосиски, играли в мяч, пели. У каждого свой характер, казалось, даже выражения мордочек у них меняется в зависимости от настроения. Но менялись лица артистов, это они вместе со своими героями грустили и радовались, удивлялись и приходили в восторг. Я пришел на этот детский спектакль «работать» и добросовестно пытался «анализировать» ход действия, наблюдать отдельно игру артистов, отдельно движения кукол, организацию сценического пространства. Но — странное дело — с первой же минуты перестал различать, где кукла, где человек. Не знаю, то ли это магия театра, то ли какая-то очень детская увлеченность артистов (казалось, им доставляет удовольствие «играть в куклы»), только я забыл про «анализ». Просто смотрел и слушал. И мне казалось, что это сама Ирина Молева котенок, а Тимофей Ленских — сердитый и недоверчивый пес. Андрей Сокол выводил такие дикие кошачьи рулады, что и сам виделся наглым котярой. А в звонком голосе Любови Румянцевой сквозила тихая грусть потерявшего имя щенка.
Это был не спектакль — так дети играют, когда они остаются один на один со своими игрушками.
А в притемненном зале — застывшие фигуры (в первых рядах маленькие, подальше родительские), и повсюду — блеск глаз. И вспышки смеха — восхитительный детский смех, — громкий, искренний, чистый, с каким-то щенячьим подвизгиванием, — он стоит многого. Маленькие зрители были счастливы.
И не только от яркой праздничности театрального зрелища. Коты и собаки — так мы привыкли — враги. А тут вдруг оказывается, что котенок и щенок — друзья. Коту и псу — существам взрослым это удивительно и неприятно, ведь нарушен всегдашний порядок. Они-то как раз воюют. Но такова сила театра, а на самом деле чистота детского мира, что в конце концов все становятся друзьями. Правда, просто? Но в том-то и сила детства, что она, не задаваясь никогда такой целью, учит взрослых быть терпимее, добрее.
День был будний, начало в пять вечера — время, когда не всякий родитель может привести сюда ребенка. Но в темноте зала я насчитал двадцать пять детских головок. Взрослых — заметно больше. Значит, всей семьей: малыш, мама, папа. Как когда-то, так и сейчас «поход в театр» — семейный праздник. А в выходные на семьдесят мест — аншлаг.
Детский спектакль — это два раза по двадцать минут, между ними ровно столько же — антракт. Большой, потому что и перерыв — часть всего праздника. Чтобы успеть не спеша съесть мороженое. А еще здесь же детей ждет неожиданная встреча с удивительным человеком, писателем. Рядом с ним — его книги, он рассказывает интересные истории, загадками сыплет. И можно даже получить из его рук книгу, и он напишет в ней свое имя и подарит ее тебе на память. Такой здесь порядок, такова традиция театра книги: каждый спектакль обязательно живой писатель. Потому что детям нужно видеть и знать тех, кто для них пишет замечательные строчки, становящиеся сказочным представлением.
Я бывал в образцовском театре, и в старом, и в новом тоже. Прекрасные, поистине потрясающие зрелища! Но — гигантский зал, со многих мест видны только макушки сидящих перед тобой людей. Эти спектакли — массовые шоу.
А здесь — маленький зал с рядами скамеек, каждый на дюжину мест, уютный буфет с мороженым и соками. Потому что — зритель маленький, значит, и все должно быть под стать: сцена перед глазами, свет радостный и звук несильный. А куклы — большие.
Их придумывают и создают здесь же — сами Грибанова и Плотников. Их тут же примеривают те, кому создавать на сцене образы героев, потому что, оказывается, кукла должна «сидеть» на руке (для того у артистов на руках перчатки). Иначе куклой трудно будет управлять.
Это рассказывали те, кто только что перестал быть котами и щенками. Мы с дочкой зашли после спектакля в артистическую, где девочке очень хотелось увидеть сказочный мир с обратной стороны, побывать внутри сказки — как это случилось с Алисой в Стране чудес. И она тихо спросила: «Как куклы становятся живыми?» Трудный вопрос, по правде сказать, я и сам не понял, как. И те, кто только что оживлял своих героев, тоже объяснить не смогли. Потому что невозможно рассказать, как происходит чудо.
— Сколько времени готовится спектакль? — спросил я главрежа Виктора Плотникова.
— Репетиции — два-три месяца, а если считать все, включая изготовление кукол, — до полугода. В этом сезоне у нас семь спектаклей. Прежде мы готовили спектакли и для малышей, и для подростков, старших школьников. Однако постепенно мы стали театром для самых маленьких.
Театр — всегда совместный труд тех, кто делает спектакль, и тех, кто его смотрит. Кто переживает судьбы чужих людей (и котов, и собак), тот вряд ли будет выражаться на нецензурном лексиконе, станет «пивным алкоголиком» и хамом. Выучка, простите, не та. И чем раньше в маленьком человеке начинает пробуждаться душа, тем больше мы, взрослые, уверены в его добром будущем.
И потому не случайной была увиденная мной картина. У кассы перед спектаклем какая-то женщина захлопотала: «Господи, собрались, а деньги оставила… Ну что ты будешь делать!» Трехлетний карапуз с интересом оглядывался, находясь за пределами взрослых волнений. «Проходите, пожалуйста, — сказали ей, — не волнуйтесь». — «Да я завтра… обязательно — вы поверьте…»
— «Ничего страшного, добро пожаловать».
Готов биться об какой угодно заклад — завтра деньги будут. А сегодня малыш встретится со сказкой. Его никак нельзя лишить чуда. Это — самое главное.
Мы шли с дочкой по вечерней, наполненной огнями рекламы Москве. Впереди долгий путь — дома мы будем ближе к полуночи. Заметно, что Санечка моя устала. И все же… «Папа, давай сюда приезжать», — проговорила она, оглядываясь на цветной фонарик, тепло освещавший театральный подъезд.
Обязательно, милая.