«Культура» 2 октября 1997 г.
Как известно, браки совершаются на небесах, но я думаю, что небесный дворец бракосочетаний особо душевно рад, сочетая узами художницу и режиссера: это ведь уже и семья, и театр. Двойная, можно сказать, выгода. Во всяком случае в Театре кукол такой альянс считается удачей. Куклы театра «Волшебная лампа» полагают именно так, имея дело с той, что их создает, и с тем, кто повелевает им жить именно так, а не иначе.
Марина Грибанова, Владимир Штейн. Знаю их очень давно, в семидесятые годы они вошли в кукольный мир, не устрашившись решительных перемен, которые учинили у себя куклы. С ними это бывает: то они все сидят у себя на ширме, выступают, из года в год совсем не изменяясь. А то вдруг захватят всю сцену и подбивают художника и режиссера от спектакля к спектаклю менять решительно все. Именно в такую пору великих перемен Грибанова и Штейн создавали в Уфе «Белый пароход» по Чингизу Айтматову. Марина сделала кукол мягких, плоских и огромных, как фартуки с большой маской. Актеры их и надевали, как фартуки, лицо покрыто огромной плоской личиной с раскосыми и жадными глазами. Нет, пожалуй, и не жадными – непроницаемы они были и жутки, мертвенны, и двигались, как сонные вялые рыбы. Трагедию сделали тогда режиссер и художник, и хрупкий мальчик, трепетный и доверчивый, погиб не потому даже, что так повернулся сюжет. Не мог он жить в одном пространстве с монстрами, они все собой заполнили, и воздуха вокруг них не было, воздух умирал.
В ту пору вообще развелись монстры на кукольной сцене, были странны и огромны, во многих театрах можно было на них натолкнуться.
Этих плоских нелюдей запомнила я навсегда, хотя многое забывается, времени ведь уже прошло почти три десятка лет. Еще я помню, хотя и смутно, другую их трагедию – «Не бросай огонь, Прометей!». Там было много тьмы, какие-то мелкие темноликие уродцы копошились, и были они людьми, но бытие их еще не воспламенил приход Прометея с его вечным огнем и вечным настырным намерением просвещать, освещать, обжигать сердца, совершенно не желающие обжигаться. Столько там было беспросветного порыва, безысходного подвига. А вселили ли в зрителя надежду Штейн и Грибанова – надежду на то, что человечество может стать лучше, если приходит к нему какой-нибудь Прометей, – этого я не помню. Впрочем, мне и запомнилась именно трагедия, да еще и античного образца. Греки же в трагедиях не оставляли места оптимизму, хватало катарсиса для очищения души.
Режиссера и художника влекло к масштабным постановкам, и светлые сказки у них были писаны во всю сцену: гигантские картины сквозь загадочную дымку театрального тюля.
«Волшебная лампа» в тихом старинном переулке Москвы призывала «к куда более камерной жизни. Да и эпоха крупных полотен прошла, время изменилось, они оба изменились тоже. У Штейна хватило организаторского таланта устроить свой театр, когда можно было устраивать свои театры. «Свет мой, зеркальце! скажи…» – так называется в «Лампе» пушкинский спектакль, где В.Штейн и А.Михалева сплели текст из двух нитей: из «Сказки о мертвой царевне» и писем Пушкина к Натали. Марина Грибанова поставила среди сцены богиню, неимоверно высокую, но застенчивую, с прической стиля ампир и короной – крошечным домиком-усадьбой, где сидит разлученный с Натали Поэт. На самом деле, конечно же, там не Пушкин, там лишь ее мечты о нем. Хотя она так загадочна в своей тихой печали, и кто его знает, о чем думают настоящие божества? Она лишь разводит узкие руки, овитые нежным шарфом, и образуется ширма, меняется пространство. Пушкин же – маленькая шустрая кукла, сидит где-то сбоку. Похож немного на Чичикова, и ножки короткие – подлинный портрет Пушкина Марина делать не стала. Проворно водя гусиным пером, Поэт пишет письма своей Натали. Что же касается сказки, впечатлила Мачеха – маленькое, безротое лицо болтается где-то вверху, над головой актера. Фигура черная, зеркальце – пустая рамка, а в отражении точно такая фигура выбегает ей навстречу, они зловеще вторят друг другу, и жутко их двойничество, и зловещ их танец. И все же все хорошо кончается. Повесть о Пушкине и спящей Царевне легка и светла. Если кто-нибудь из юных посетителей «Лампы» и не успел полюбить Пушкина, уверяю вас, теперь он его полюбит.