«Театральный курьер», № 11, июнь 1999
Капитанская дочка. А.С.Пушкин.
Театр детской книги «Волшебная лампа»
Такие слова, наверняка, скажет всякий, кто попадет на спектакль Театра детской книги «Волшебная лампа», поставленный по пушкинской «Капитанской дочке». Его жанр определен как «народное действо», в котором абсолютно на равных существуют элементы драматического и кукольного искусства, а в качестве музыкального сопровождения используются оригинальные мелодии композитора Ларисы Козаковой и песни, собранные в свое время еще самим Пушкиным, но возрожденные Ансамблем Дмитрия Покровского. «Капитанская дочка» – вторая часть дилогии. Первая– «Свет мой, зеркальце! Скажи…», в ней наравне с персонажами «Сказки о мертвой царевне» действует и кукла, изображающая самого Поэта. Постоянный, не только в юбилейные дни, интерес к его творчеству, дает возможность предположить, что «Капитанская дочка» появилась в репертуаре театра неслучайно.
Первый ее показ состоялся еще зимой на Большой сцене Дворца имени Серафимовича. А некоторое время спустя «Волшебная лампа» наконец-то обрела свое, пусть и маленькое здание в самом центре Москвы. И в пространстве камерной сцены классический сюжет зазвучал как-то особенно сокровенно, трепетно. Что оказалось как нельзя кстати, ведь адресован он прежде всего детям среднего возраста, только открывающим для себя мир большой литературы, а это, как известно,процесс очень личный. Но «Капитанскую дочку» чрезвычайно полезно посмотреть и взрослым,зачастую забывающим в суматохе будней о главных жизненных принципах. И прежде всего о чести,которую надо беречь смолоду.
В мир спектакля режиссеры Владимир Штейн и Моника Рост предлагают нам войти постепенно.Своеобразным эпиграфом ко всему происходящему служит стихотворение Давида Самойлова,звучащее в записи Александра Кутепова. А потом на небольшую сцену, затянутую в черные холсты,выходит молодой человек в холщовой одежде (Аркадий Капатов) и начинает собирать разбросанные по полу белые листы – разрозненные страницы пушкинской повести. Он внимательно в них вглядывается и произносит некоторые строки, словно «пробуя» их «на слух». Ему вторят голоса остальных артистов. Из такого импровизированного хора и рождается действие. Оно складывается буквально у нас на глазах;вместе с пушкинскими героями зрителям предлагается пройти горький путь становления человеческой личности. Горький, потому что первое, с чем приходится столкнуться юной, только что вступающей в жизнь душе, – это кровь, насилие, подлость, предательство.
Авторское слово, которое очень бережно несут со сцены молодые артисты, как бы «материализуют» куклы с большими и грустными, как у руководителя театра Владимира Штейна, глазами (изготовлены они, равно как костюмы и декорации, руками художников Марины Грибановой и Виктора Плотникова).Иногда ловишь себя на мысли, что куклы начинают жить особой, абсолютно независимой жизнью.Дышать и волноваться ничуть не меньше того, на чьей руке она одета. Такое соседство задевает эмоционально, делает сценические образы объемными, запоминающимися. Как, например,Белогорская крепость, явленная нам в виде молодой женщины (Оксана Пашина или Юлия Стадник), на плечах которой висит коромысло с игрушечными солдатиками и пушкой вместо головного убора. Время от времени она начинает гнуться под тяжестью обрушившейся на нее беды. Или портреты с прорезями для рук и головы актеров, как на старинных фотографиях, в углу коих указаны имена персонажей.Прием, требующий от исполнителей точнейшей мимики и отточенного жеста. Сильное впечатление производит диалог Орла (Андрей Нагорнов или Александр Расстригин) и Ворона (Александр Захарьев) – героев старинной сказки, рассказанной Пугачевым Петруше Гриневу. По пустой сцене мечутся две фигуры с огромными масками на головах, а в эти мгновения из кулисы в кулису пролетают кроваво-красные кометы. Остается в памяти и шабаш каких-то языческих фигур, периодически появляющихся на подмостках, танцующих под аккомпанемент положенных на ритмическую основу пушкинских «Бесов»…
В спектакле «Волшебной лампы» каждая деталь «работает» на общий замысел. От первых минут до финала, в какой-то степени рифмующегося с началом. После поклонов, когда, словно из-под крыла самой Руси, в хороводе пройдут перед зрителями все занятые в спектакле, на сцене вновь окажется тот человек, который начинал спектакль. В его руках снова оказывается пачка бумаги, быть может,пушкинской повести, ждущей новых воплощений. Та же, с которой нас только что познакомили, должна занять в театральной «пушкиниане» одно из самых достойных мест.